Рука замерла над клавишами ноутбука в раздумьях…
«Тема… Так, собраться и решить — о чём пишем.»
— Напиши обо мне, — прозвучал тихий голос.
Рука от неожиданности вздрогнула, но быстро взяла себя в себя.
— Это кто тут?
— Я это, карандаш.
На столе из стакана-подставки высунулся чёрный грифельный клюв короткого карандаша с «рубашкой» в линялой облупленной краске. От старости на боку совсем стёрлась надпись. И только по штампованным канавкам ещё угадывалось название «Конструктор» .
— И что же ты хочешь, чтобы я написала?
— А разве нечего, — почти обиделся маленький собеседник, — Вспомни, хотя бы, как ты меня встретила в первый раз.
И верно, первое знакомство состоялось давным-давно, в детском саду, тогда в руку, ещё совсем маленькую, рука большая вложила простую шестигранную палочку с черным заостренным носиком. Первые каляки-маляки, рисунки танков, самолетов, дома и солнышко с ниточными лучами врастопырку. Носик палочки заметно покруглел и стёрся, линии стали толще и массивнее…
Перочинный ножик в большой руке казался целым сокровищем, а как он отделял пахучие деревянные лепестки от палочки карандаша, с лёгким хрустом кроша и затачивая стержень. И казалось, будто точить карандаш куда важнее, чем рисовать им, ведь острое маленькое лезвие перочинного ножа придавало значимости такому немудрёному процессу.
— Помнишь, сколько раз ты резала пальцы, пока не научилась меня затачивать?
— Забудешь такое… Но, ведь, и ты долгое время бездельничал, когда купили твоего механического брата?
— Было дело, — нехотя согласился карандаш.
Тогда под рукой уже были листы плотной чертёжной бумаги, а в институте, где на первом курсе проходили «начерталку», очень внимательно следили за тем, чтобы толщина линий карандаша была правильной. По ГОСТу. После третьей безуспешной попытки нарисовать всё одинаковой толщины на столе появился автоматический брат карандаша с тонким грифелем в стальной трубочке. Правильный и скучный. В конспектах стали появляться тонкие карандашные наброски, лица, позы, пейзажи… Не беда, что без цвета, зато, нарисованные правильными тонкими линиями, они были красивы той потусторонней красотой, которая почти не встречается в нашем, живом мире. Не живые, как ни старался механический карандаш.
Вот бы взять — и повторить их простым, деревянным, из детства!
И рука, выводившая тонкие закорючки на плотных листках, мечтала о том времени, когда уже в открытую можно будет рисовать то, что хочется…
— А как я мечтал об этом! — вдруг сказал деревянный коротышка. — Так хотелось нарисовать что-то настоящее, нужное и, непременно, красивое. По-конструкторски.
— Боюсь, я уже разучилась рисовать, — сказала рука. — Сколько лет мои пальцы нажимают клавиши компьютера, беря ручку изредка. В основном, для того, чтобы наскоро набросать пару слов, расписаться или стрелочкой обозначить направление на схеме. Какая уж тут фантазия с каллиграфией?
— А давай будем заново учиться рисовать вместе, — не унимался маленький собеседник.
— Давай попробуем. Но может статься, ты источишься раньше, чем у меня выйдет что-то хорошее.
И тогда, под жёлтой слепящей лампой старенький карандаш отчётливо произнёс:
— Мне не страшно. Главное — ты нарисуешь. А я буду знать, что прожил жизнь для того, чтобы помочь тебе это сделать.
