Карандаш завис над листом ежедневника, в нерешительности подрагивая острым клювом. Как же давно я не делал бумажных набросков! Невероятно, просто.
В школьно-студенческие годы, когда компьютер был просто невозможной роскошью, рука свободно и плавно скользила по листу бумаги, непривычно для чужого глаза сжимая ручку или иной бумагомарательный инструмент. Черновики были обычным делом и появлялись везде: в конспектах и тетрадях, между строк газет и рекламных листовок, на бумаге всевозможной плотности, цветов и назначения.
Из-под руки выходили четверостишия, графические эскизы и ненавистные ноты – немая музыка, записать или прочесть которую составляло большого труда. Но сколько радости, сколько честолюбивых планов и мелких побед было совершено?! Не сосчитать, хотя времени было не намного больше…
А сейчас основная масса набросков, не пылясь и не желтея от времени, болтается на “флешке” или в мобильном телефоне, покорно ожидая редких минут, когда их допишут, дорисуют, досочиняют.
Линия, за ней еще и еще – на листе проступает незатейливый пейзаж: море, кораблик на горизонте, солнечная дорожка; рядом, совсем не в тему, извивается геометрическими кружевами абстракция; из пары штрихов вырисовывается чьё-то незнакомое лицо, обрастая тенями и рельефной штриховкой. Устав от “мышки” кисть, паря над столом, вторит картинам невидимым даже внутреннему взору и, лишь спустя час, замирает в изнеможении.
Совещание закончится только через восемь с половиной минут. Закрываю ежедневник, делаю казённое выражение физиономии, и стараюсь поглубже спрятать искорку радости в глазах, дальнюю родственницу той, что появляется всякий раз, когда творение приносит радость.
