Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь.
Скажу тебе по секрету, новогодняя ночь – время, в которое люди просто боятся оставаться одни, поэтому и придумывают традиции, чтобы встречать этот праздник в компании.
А началось это так…
В незапамятные времена в одной далёкой стороне жил мельник. Парень видный – рослый, черноволосый да голубоглазый, на плечи два мешка муки положит – хоть вприсядку плясать пойдет – не свалятся. И умен, и хитёр, и деньги водились. Вот только не женился никак.
Поговаривали люди, что ворожбой ему глаза отводят, будто колдунье одной глянулся, да не полюбил – рассмеется мельник в ответ, покрутит ус да в избу свою при мельнице зашагает. “Пустое, – буркнет – про честных людей небылицы придумывать”. Вот и все слова.
Мельница его стояла на берегу реки, которая не замерзала даже в лютые морозы. Мерно поскрипывало колесо, делая оборот за оборотом, гулко грохотали жернова в пыль растирая золотые зёрна, да сыпалась белым ручьём мука.
Недалеко от мельницы на лесной поляне стоял старый бревенчатый дом с резными наличниками. Жил в нем старик-егерь со своей внучкой, девчушкой лет десяти, тихой и рассудительной. Подворье у старика было небольшое, огород – маломерок, а живности: коза, пять кур да пасека. Вдвоём с внучкой управлялись.
И вот однажды, тихим зимним вечером под треск догорающих угольков в печи, спросила девочка о мельнике у своего деда. Мол, скажи, дедушка, правда ли наш сосед заколдованный какой-то, что один живет?
– Э-э-э, внучка, не от колдовства это, а оттого, что однажды мешок горя прадед нашего мельника смолол. Всего раз такое было, а поди ж ты, до сих пор покоя нет роду: прадед пил, да напиться не мог; дед ел, да наесться не мог; отец спал, да выспаться не мог, а Луке нашему вон какая напасть. Девки сквозь него, как сквозь окошко на мир любуются, ни одна его не замечает.
– Дедушка, а помочь ему как-то можно?
– Спросила бы у него, тебе может расскажет. Да только, что ты можешь-то? Полезай на печку, Сонюшка, да поспи, а завтра, коли задумалось, сходи к нему. Отнеси пирожков, по-соседски. Глядишь – и выспросить получится.
Поутру, едва засерело зимнее небо, маленькая хозяйка поднялась с постели. Сон уж больно странный приснился.
Снилось ей, будто стоит Лука в реке по пояс, держит своими руками колесо мельницы, чтобы не вращалось и говорит: “Видишь, Соня, я время в руках держу?”
Управившись по хозяйству, с пирожками за пазухой вышла девочка из дому, а тут ветер сорвался. Колючий, злой, всё в лицо мелким снегом швыряется да в рукава задувает. Еле дошла до мельниковой избы, вся продрогла. Постучалась в окошко, снег веником обмела, да в сени дверь приоткрыла. А оттуда рыжий котяра – шмыг под ноги, да по сугробам, огоньком – на мельницу. Следом и Лука выглянул:
– Сонюшка пришла? Ну заходи, птенец, грейся… Чем тебя угостить?
– А я тебе сама угощение несу. Вот, смотри, какие пироги из муки твоей получаются. Солнышком горят. Попробуй.
– Давай ты мне – а я тебе. Я пирожки попробую, а тебе вот, орехов решето. Да гирька фунтовая, чтоб колоть звонче. Управишься?
– Управлюсь, – засмеялась Соня.– Ты бы мне какую притчу рассказал, совсем бы весело сидели.
– О чем же тебе рассказывать?
– Да, хоть о мельнике, что горе молол.
– Эк, ты загадала-то… откуда знаешь?
Соня громко хрустнула скорлупой ореха, поставила гирьку на лавку и, брызнув исподлобья вишнёвым взглядом, ответила:
– Да, твой кот рыжий мяукнул, когда на мельницу бежал.
– Ну, раз кот мяукнул… тогда расскажу.
… В то далёкое время наша речка замерзала с первыми зимними морозами. Колесо останавливалось и вся округа погружалась в тишину. Потому люди, которые не успели намолоть муки в нужной мере, терпеливо ждали ледостава, а уже после привозили сюда зерно. И вот, вечером самого последнего дня уходящего года, когда лёд уже надёжно сковал реку, на пороге мельницы появился чужой человек. Прадед говорил, что по льду пришел с того берега, не иначе, потому как следов к дому по свежему снегу с дороги не было. За плечами он держал небольшой мешок, одет был в какой-то странный кафтан до пят, а на безбородом лице застыла кривая ухмылка, сквозь которую поблёскивали жёлтым прокуренные зубы. И попросил тот чужак прадеда смолоть ему то, что в мешке.
Ему, понятное дело, про лёд толкуют, а он оскалил жёлтые зубы да говорит:
Лёд не помеха, ты не ленись –
будет потеха на всю твою жизнь.
Получится, мол.
И точно, стоило открыть двери мельницы – ухнуло что-то на реке, повалил пар из-под колеса, и лед подтаивать начал. Прадед мой не из пугливых был, а тут оробел и спрашивает: “Что ж ты за человек такой?” Желтозубый ухмыльнулся, да опять стихами:
Просто прохожий с тяжелою ношей,
горя в пути урожай был хороший.
Ты намели мне из камня муку,
сам позабудешь печаль и тоску.
Вроде как, ответил, да, все-равно, непонятно.
Совсем мельнику не по себе стало, а тут зажурчала вода с плотины по желобу, колесо крякнуло и начало медленно вращаться. Немного погодя прадед соединил колесо с жерновами — вздрогнули камни, загрохотали потирая друг друга, будто две ладони. А когда грохот стал ровным, развязал незнакомец мешок и зачерпнул ладонью зерно. Черное как уголь, будто камушки полированные, оно было тёплым, словно само себя грело. Прадед безбородому говорит: “Откуда у тебя это зерно?” А незнакомец ему:
Это не зерна, а горе в ладони.
Что тебе слушать, коль ты посторонний?
Ну же, скорей за работу берись.
До света справишься? Поторопись!
Сыпнул мельник пригоршней черных зерен на жернова – а мука заструилась золотая. Искрами брызжет, жернова потрескивают. Светом всю мельницу залило, никакого светильника не надо; прадед прищурился и видит – много золотой муки получается. Много больше, чем черных зёрен в мешке. И снова спрашивает: “Что ж ты делать будешь с мукой, человек-прохожий?” А странный гость ему:
Я тебе, так уж и быть, расскажу:
Ночь меж людей одиноких хожу,
Горе у них на посулы меняю,
Деньги и прибыль взамен предлагаю.
Кто не расстанется с горем своим?
Деньги, меж тем, скоро тают, как дым.
И остаётся пустым человек.
Счастья уже не увидит вовек.
Ведь невдомёк бестолковому люду:
Радость и горе – рядом повсюду,
Но, если горя не пережуёшь,
Радость свою никогда не найдёшь.
Радости больше, ты видишь и сам.
Только её я назад не отдам.
Решил тогда мой прадед проучить нечестного менялу. Будто случайно, рассыпал горсть чёрных зёрен на пол мельницы. Звонко рассыпались зерна по полу, далеко раскатились. Заревел тут незнакомец зверем лесным, упал на пол и давай собирать драгоценности свои. Почти всё собрал. А в окошко свет зимнего солнца уже стал пробиваться. Понял тогда безбородый, что не успеет всё горе на муку перемолоть, а прадеду сказал, что отныне и до того момента, пока последнее чёрное зерно в мельнице не будет найдено, да в реку не упадет – не будет счастья в роду мельников.
Без стихов сказал и без ухмылки, а сам подхватил недомеленное зерно, мешки с мукой, вышел за порог – и исчез куда-то. Вот, с тех пор наша речка не замерзает никогда…
– Понравился ли тебе рассказ, Сонюшка?
– Грустный очень. Скажи, неужели этих зёрен так много рассыпалось, что и не найти все? Может тебе помочь поискать?
– Ну, прадед мой, дед да отец, всю жизнь искали то зерно. За это время все углы да трещины в полу мельницы пересмотрели, перещупали. Но, видать, не все еще нашли, раз напасти не отступают.
– А помочь поискать тебе можно? Глядишь, и найдём вместе…
– Пойдём, коли охота, но пустое это. Где нам какое-то зёрнышко в доме найти?
Меж тем на дворе улеглась непогода, снежные сугробы заровняли свои шапки и солнце засияло нестерпимо ярко, разбиваясь брызгами о крошечные ледяные зеркала. У дверей мельницы, облизываясь, сидел рыжий кот, а подле него валялась пойманная мышь.
– Смотри, Лука! Что у мышки в зубах, не зернышко ли?
– Верно. Чёрное какое! Не по зубам, видать, мышке горе человеческое. Давай-ка бросим его в реку.
Соня аккуратно опустила в воду чёрное зерно, и река от берега стала покрываться корочкой льда, а скоро и совсем затянулась голубоватым стеклистым рисунком. Стало тяжелое колесо и мельница остановилась до самой поздней весны.
Много времени прошло с тех пор, Счастье своё отыскали и Лука, и Сонюшка, а меж людей завелся обычай в самую последнюю ночь уходящего года не оставаться одним. Чтобы отпугнуть менялу, который ходит по свету, собирая в эту ночь чужое горе в мешок.
