Тишь. Да травищи, да росы в колено,
Да ужом ускользающая в бездаль тропа.
Над степью барашки золотистое сено
Стригут из солнечного снопа.
Привиделось, или на деле,
Туман, что яд, и свист палаша.
В вниз головой опрокинутом теле
Пухом тополиным отлетает душа.
И Бог терпеливый, Бог всесильный,
Устав выгребать кровавый мул,
Вздыбил над степью звезду из глины,
Отпил с Ингула и душу вдохнул.
А там и город по царской воле,
Подмяв под собой ковыля настил,
Сквозь кровь казачью, на рваном поле
Врос в граниты и корни пустил.
В переулках, подальше от шума,
Я вторгался в ночи оскал.
Ни о чем я таком не думал,
На земле ничего не искал.
Ты бы мимо прошла, я знаю.
Я и сам всё шагал бы прочь.
Только вишня, белью мигая,
Ворожила нам в эту ночь.
Тупики, переулки, заборы,
Да собачий брех и возня,
Да кусты, что бродяги и воры,
Всё за куртку цепляли меня.
Кровь виноградной листвы
Капала на тротуары.
Колокол птичьих базаров,
И паутина фаты.
Ветра звон и холод
Пили на свадьбе у озера.
Осень раздела город
И
Заморозила.
Говорят, что месяц -- кум и сват злодею.
Может быть и правда, только я не верю.
Приглядеться, он ведь не из здешних пьяниц,
На щеках играет солнечный румянец.
Что то, знать, родное на пушистой роже,
Отчего то ж стал он мне всего дороже.
Может оттого что синевой ночною
Золотые нити вьются надо мною.
Снова Бог на меня
Оловянными смотрит глазами.
Мимолётное счастье
Уносит меня в никуда.
И тоскуют свой век
Обо всём,
Не случившемся с нами,
Моё сердце - мой камень,
И кровь, как с колодца вода.