Плата за мир: Проверка на прочность

Третья глава повести «Плата за мир». Беседа с очаровательной соседкой прервана самым странным способом. Предысторию читайте здесь.

Глава 3. Проверка на прочность

Тягач в первом приближении оказался “седельником” Scania, явно только из мойки. Он крутнулся, обшарив мощными фарами двор, и, взревев, медленно поехал в нашу сторону.

Не успела машина, чихнув пневматикой, затормозить, как Иванна почему-то потупила глаза и вполголоса сказала мне:

— Уходи.

Свет не давал приглядеться, но я так и не пошевелился.

— Зачем?

Машина остановилась, а фары водитель так и оставил включенными. Клацнув дверью, распахнулась кабина и оттуда донеслось:

— Не понял, это кто тут ночью жить расхотел?

Иванна ответила:

— Вадик, успокойся. Это друг моего соседа снизу. Он уже уходит.

— Никто никуда не уходит, пока я не скажу! — зарычало в кабине. — Слышишь ты, чучело городское! Я тебе говорю. Иди сюда.

Щурясь от света фар я громко сказал:

— Лучше ты вылазь из своего гроба на колёсах, танкист. И скажи внятно, кто ты такой и что тебе от нас надо?

— Не, я его щас точно урою… — рявкнула кабина.

Свет переключился на габаритный и я, проморгавшись, уже худо-бедно видел то, что происходило за фарами.

Дверь со стороны водителя была открыта, и довольно крупный парень, стоя на подножке кабины, неуклюже возился под сиденьем, силясь выдернуть оттуда то ли монтировку, то ли огнетушитель.

Подробнее вглядываться времени не было, и я просто с разбегу припечатал его дверью по спине. Бедняге, кажется, перепало и по затылку, потому что он обмяк и стал медленно оседать. Я подхватил его под мышки и, пыхтя, выволок тело на свет “габариток”. Потом снял с джинсов “страдальца” ремень, сделал из него петлю-наручники и, перевернув тело носом в землю, стянул его запястья за спиной.

Всё время, пока я был занят водителем, Иванна, не вмешиваясь, наблюдала за происходящим. Обернувшись к ней, я поинтересовался:

— Кто это и куда я должен был уходить?

— Это — Вадик. Жутко ревнивый придурок из параллельного класса. Я ему раз восемь объясняла, что мне с ним рядом и находиться-то противно, всё-равно твердит: «Я тебя люблю, а Мироныч сказал — вместе нам быть, значит так и будет.»

— А что, так и сказал?

— То-то и оно, что не так… Я сама не слышала, но не может такого быть. Вадик всегда бесится, если кого-то возле меня видит. Потому и друзей у меня нет. И Иванкой звать некому… А ты хорошо дерёшься, грамотно.

— Была возможность поучиться… Я, кажется, уже понимаю, почему этот хмырь от тебя отстать не может. Но, для полноты картины, давай-ка его послушаем.

Мы сели на лавочку и стали ждать. Минуты через три водитель тягача зашевелился. Только сейчас я рассмотрел его повнимательнее: рыхлое тело, растрёпанные соломенные волосы, курносый веснушчатый нос, маленькие глазки и бульдожьи щёки на румяном лице. Джинсы с пятнами масла на карманах и растянутый свитер, а на ногах серые кроссовки.

Отплёвывая землю он перекатился на спину и попытался встать. Если бы не пивной живот, может и получилось бы… Я подошёл и своим кроссовком придавил выступ малой берцовой кости или «косточку», что чуть повыше стопы.

Больное место. Вадик охнул и заматюкался.

— Лежи тихо, Отелло, а то я тебя опять вырублю. Ты чего среди ночи на людей кидаешься?

Несмотря на плачевность ситуации, держался Вадик с вызовом. Морщась от боли он выкрикнул:

— А ты чего, у%:&к, к моей бабе пристаёшь?

— Во-первых, Вадик, Ива — не баба, и не собственность. И если она тебе уже восемьдесят восемь раз сказала «нет», значит отвали и не цепляйся. Кстати, ты давно вернулся?

Брови водителя поползли вверх, а голос стал заметно тише, почти нормальный.

— Только с рейса.

— Разгрузился, помыл машину и сюда?

— Ну.

— А что с пустыми руками?

— Так неделю ещё здесь буду, успеется с подарками.

— Думал, Иванна себе любовника завела, пока ты в разъездах?

Дальнобойщик снова заорал:

— Да я тебя с землёй смешаю и машиной перееду!!! Ты ж покойник теперь, понял, мразь?

Играться в допрос надоело, я открыл нож и метнул его в землю возле лица водилы. Пришлось почти впритык к щеке. Потом нагнулся, и, как можно проникновеннее, сказал:

— Знаешь, за всю жизнь я ходячих покойников не видел, а лежачему до жмура, только затихнуть осталось. Тебе помочь, или сам остынешь?

Аргумент подействовал. Вадик дёрнулся и пробурчал:

— Мне Мироныч сказал… Я всё помню.

По лбу водителя покатилась первая капля пота, но, для усиления эффекта, я наклонился поближе к лицу и понизив голос сказал:

— Вадик, ПОЧТИ всё ты помнишь, только про плату забыл. Не то тебе сказали, что хотелось, а ты за гадание на судьбу свою, в уплату, тихонько крышей поехал. Мироныч тебе сказал что-то, вроде: “Быть тебе РЯДОМ с Иванкой НЕДОЛГО, ПОКА СЧАСТЬЕ СВОЁ ОНА НЕ ВСТРЕТИТ…”. Ты же решил, что если отгонишь всех кандидатов, то сам счастьем и окажешься. По жизни, ведь нормальный мужик, а только об Иве разговор — на рожон лезешь. Не там ты своё счастье ищешь.
Лучше вспомни то, что ты сам себе помнить запретил, и сделай как Мироныч сказал — или лежать тебе так же, только глазами не моргать. Усёк?

— Усёк, — скривился Вадик. — Руки развяжи, затекли.

— Слово даёшь, что ты на коня и домой сразу?

— Даю.

— Повернись.

Вадик перекатился на живот. Вынув нож из земли, я ослабил петлю и снял ремень с его рук.
Парень упёрся затёкшими ладонями в землю и с четверенек поднялся на ноги. Взяв ремень, он медленно пошёл к кабине и, уже взбираясь на подножку, обернулся к нам.

— Мужик, а ты, всё-таки, уже покойник.

И, не дожидаясь ответа, хлопнул дверью грузовика. Тягач фыркнул движком, включил фары на дальний свет, и, сорвавшись с места, ринулся в сторону бетонки.

Еще не скрылись за поворотом стоп-сигналы тягача, а Иванна зябко поёжилась:

— Вот, ведь, козлина! Так ничего и не понял. Ещё и пригрозил напоследок.

— Не ему решать чужую судьбу — со своей бы разобрался,- получилось как-то глухо и невыразительно, но губы у Иванны побелели.

— А ты откуда про то, что Вадику Мироныч сказал знаешь?

— Догадался по его реакции.

Я присел на корточки, и, с удивлением, ощутил, что за час с небольшим не только привык к новому знакомству, но и стал переживать за судьбу этой девушки больше, чем за свою собственную. Не то, чтобы я испугался угроз, просто, Вадик не производил впечатления человека, который бросает слова на ветер. Ещё и сон, кусками всплывавший в моей голове, подсказывал, что такие события вполне вероятны. А неприятностей сейчас хотелось меньше всего.

Никому не верить… так я и не верю, хотя вот, сейчас, больше всего не верю себе. Потому, что безумно хочется поверить в хорошее будущее, которого я сейчас даже не представляю…
Так как же быть: в лес не ходить или всё-таки волков не бояться?

Неожиданно на щеку холодными слезами упали первые редкие капли воды. Порывом пронесся ночной ветер, и, с отчетливым запахом земли, стал слышен нарастающий шум дождя.

— Пойдём ко мне, — тихо предложила Иванна.

— Сейчас. У тебя сигарета есть?

Она протянула мне зелёную пачку с белыми буквами, и в свете уличного фонаря было отчётливо видно, как дрожит её рука. Я улыбнулся и бережно сжал её тонкие прохладные пальцы:

— Всё будет хорошо, Ивушка. Обязательно будет.

Вынув сигарету, ножом я разрезал её вдоль, высыпал табак на ладонь, растёр его и, крепко зажмурившись, осторожно потянул запах носом. Ментол с табаком щекотнул ноздри, а очередной порыв ветра стряхнул крошки с ладони и умчался в лес шевелить листву.

— Вот теперь пойдём.

Когда мы вошли в подъезд уже не капало, а лило вовсю. Иванна стала на ступеньку выше и повернулась ко мне лицом. На разных ступеньках мы стали одинакового роста, и я чуть не утонул в её глазах, почти чёрных в слабом свете подъездной лампочки.

— Никита, а всё-таки, где ты так драться научился?

Нехотя пришлось возвращаться на землю…

— Во дворе. Я маленьким очки носил, а на прозвища обижался, поэтому очки часто били. Пришлось учиться сдачи давать, научился, а в жизни это не раз уже пригодилось, потому, как своё место только самому определять надо. И нападать научился, потому, что иногда это и есть лучшая защита. Ну что, не передумала в гости звать?

— А, ты считаешь, стоило бы?

— Может быть… Но… я не обижусь, даже если передумаешь.

— Потому и не передумала. Пойдём.

Маленькая кухня под самой крышей многоэтажки, пластмассовый абажур апельсинового цвета и чай из чашки в красный горошек от самой замечательной девушки на свете. Ночной разговор без заноз и вымученных тем, как будто знаем друг друга ещё со школы…

Знаете, это завораживает: заинтересованный взгляд, приятный голос, едва уловимый запах нового знакомства и содержательная беседа. Нет вопросов, на которые нужно врать, и не хочется спрашивать то, на что, наверняка, соврут в ответ.

— Иванка, а ты давно куришь?

— Полгода уже, первый раз закурила когда папа умер. Думала, так легче будет. А ты что там во дворе с сигаретой шаманил?

— Да так, с больницы курить бросил: когда в гипсе руки были, как-то сразу решил, что лучше завязать, чем каждый раз клянчить. А табак понюхать решил — думал успокоит.

— И как?

— Никак. Уже не моя тусовка.

— Вот и мне — никак. Брошу, наверное. Может выпьем чего-нибудь?

— Из твоих рук, хоть керосин.

— Напросишься, принесу. И пить заставлю.

— Не надо керосина, я передумал. А курить бросай — это правильно.

Ещё до встречи с Вадиком этот вопрос вертелся у меня на языке, но задать его я почему-то не решался. И только теперь, запинаясь и краснея выдавил:

— Ты умница, Ивушка. А ещё очень красивая и добрая. Я понимаю, что такую девушку только бешеный ревнивец Вадик и мог от толпы поклонников уберечь. Но, ведь ты же не его сегодня с балкона высматривала, верно? Ты ждёшь кого-то?

— Да, — улыбнулась Иванна. — И очень похоже на то, что я его уже дождалась. Или мне так только кажется?

Глава 4: Виток спирали