Плата за мир: Наследник

Десятая глава повести «Плата за мир». Предыдущую главу читайте здесь.

Глава 10. Наследник

Я плавно парил над асфальтовой рекой, наклонами выпрямляя трассирующую разметку дороги. Кое-где на полотне случалась рябь трещин и ямок, отчего неприятно отдавало в поясницу, но это были такие мелочи! Посудите сами — всё время, с момента включения зажигания, на моём лице светилась блаженная улыбка. Небо на горизонте только начинало хмуриться, до домика Мироныча оставалось не более пяти минут, а внутри поднималось давно знакомое сожаление, что поездка заканчивается, и я опять становлюсь двуногим, со слегка онемевшими пятками. Хорошо, хоть ненадолго.

Подружились мы сразу, и не мудрено — байк был ухожен и понятен с первого прикосновения. Мой разбитый “железный конь” являлся, по сути, такой же моделью, только постарше и с более мелким двигателем. Задумываться об управлении не приходилось, и в этом был какой-то особенный кайф: пальцы сами ложились в нужный момент на тумблеры, кнопки и тормозные рычаги, левая нога привычно переключала передачи… Вот только с подгазовкой вначале пришлось поосторожничать.

Зато от звука в прямом смысле захватывало дух: от неторопливого мурчания, с прицокиванием на холостых, до утробного рыка новый мотоцикл переходил мгновенно, стоило только тронуть “газ”. И звучал как-то вкусно — не глухо, и не заливисто, взрывая воздух всеми “лёгкими” своих цилиндров…

Всё бы ничего, но не покидало ощущение какой-то… использованности, что ли. Или как это называется, когда тобой пользуются, как вещью. За последние пару дней, пока меня в посёлке событиями лихорадило, не до того было; а в дороге успокоился, остыл — и мысли тут как тут, лезут в голову, одна неуютнее другой.

Вот хорошо же: впереди маячат новые возможности, если знаниями Мироныч поделится; Иванка — и умница, и красавица, и любит меня. А, всё-таки, что-то не так: будто все вокруг знают важную новость и про себя, и про тебя, только поделиться не торопятся.
Смотрит на тебя человек, изучает в лупу, и, не стесняясь, употребляет знания в свою пользу. А ты дёргаешься, трепыхаешься мотыльком на булавке, и думаешь, что сорваться удастся.
Про семью с Иванкой и детей, вон, Мироныч решил, а я согласился — не по-людски, её мнения не спросясь. Такие вопросы нужно прежде всего с любимой обсуждать, а уже потом что-то обещать. Как только вернусь — сразу поговорю с Иванной; человек я — или марионетка на ниточках?

Потом, про свою прежнюю работу я и с Олегом не говорил, а поди ж ты — прочитал, в голове, как в газете, и в курсе про автоматику с программированием микроконтроллеров. А я уже слетал мухой в электротехнический магазин, и из личных запасов волоку в его пещеру старый рюкзак с ноутбуком и инструментами.

В гараже-то у меня, если порыться, столько всяких “игрушек” напрятано — центр управления полётами собрать можно, не просто начинку к «умному дому». Издержки психологии прошлых поколений, где работаем — там и тянем, просто так, для спортивного интереса.

Когда-нибудь и собрал бы достойную вещь, будь время да желание. А с другой стороны — когда оно будет, время-то? За пять лет не решился ни разу, может здесь хоть что-то пригодится.

Опять же, домой так и не зашёл, хотя в город ездил, в гараже был, а гараж от дома — семь минут по-пластунски. С отцом по мобильнику пообщался, отмахнулся, мол, новости потом, и всё. «Привет — как вы — я нормально — пока». А новостей-то, мягко говоря, поднакопилось. И, главное, партизанщину эту даже сам себе объяснить не могу.

Вильнув с бетонки вправо, по просёлку я докатился было до знакомого въезда в подземный гараж, как вдруг впереди, почти возле дома, заметил тёмный джип. Затолкав мотоцикл на место, из клети сруба, в колкой свистящей тишине я расслышал приглушенные голоса Мироныча и Иванки, которым отвечал ещё один смутно знакомый мне голос. Разобрать о чём был разговор не удавалось, и я, оставив рюкзак, закрыл гараж и вернулся во двор тем же путём, которым мы с Миронычем пришли в подземелье.

На плоту террасы, свесив ноги сидел Олег. Увидев меня он махнул рукой, приглашая подойти поближе, но я сперва остановился возле джипа. Снова пришло ощущение, что мне уже знакома эта машина, да и её хозяин — тоже. Обойдя внедорожник по кругу раза два, я, не торопясь, приблизился к дому.

— Долго пропадаешь, — вместо приветствия буркнул Олег. — Тут тебя человек из города ищет.

— Не говорил, зачем я ему?

— Не, он меня случайно в посёлке выцепил: мы с Ленкой только собрались в продуктовый, пока она лицо рисовала, я выскочил из подъезда свежего воздуха глотнуть.

— Ну, то есть курнуть, пользуясь моментом, так что ли?

— Та, да, покурил… Всё-равно, ведь, унюхала!

— Не мудрено. Знаешь, я когда бросил, сам первое время диву давался: как я раньше эту вонищу не чувствовал. Так, ты про гостя вроде рассказывал, или нет?

— Не подталкивай, сам дойду. Стою, значит, тяну из кулака, как школьник — от жены прячусь. Подъехала машина, стекло опустилось, и дяденька вежливо спросил, как ему к Андрею Мироновичу Сенчуку добраться. Так официально сказал, что я не сразу и просек, что это он про Мироныча… Говорит, дело срочное, он человек занятой, а тут моя Лена вышла и “след взяла”… Пришлось, под предлогом помощи, шустро линять к нему в машину, сюда его доправлять. По пути дядя в молчанку играл, но и меня ни о чём особо не спрашивал. Вот, а когда этот перец Мироныча встретил, то на пороге объявил, что теперь ему, для полного счастья, тебя не хватает. Так что иди, тебя ктой-то важный видеть хочет.

— А ты как же? Идём вместе…

— Ты правда этого хочешь?

— Пойдём, интересно же, что ему от нас с Миронычем надо.

Мы открыли увесистую входную дверь и из столовой раздалось:

— Опаздываете, молодой человек. Как обычно, впрочем.

Ко мне из кресла протянул руку бывший мамин сотрудник, Николай Юрьевич Голуб, юрист по профессии и по призванию, человек общительный, громогласный и щепетильный во всём. Мама как-то два или три раза приглашала его к нам в гости, а мне, каждый раз, рядом с ним было неуютно. Похоже было, что он в моём дневнике копался, слабые места выискивая. То по химии спросит что-то, то по биологии… Говорили, что он с женой в разводе, сын есть, но с ним Голуб совсем не видится. Мол, потому и тянет его со мной пообщаться. И ещё, водилась за ним какая-то странность: даже обычные вещи он называл как-то выспренно и немного архаично.

— Все в сборе, — протрубил Голуб, пожав мою руку — господа Шульгин и Сенчук, извольте за мной, остальных покорнейше прошу обождать здесь.

Мы прошли в комнату Мироныча с оружейным сейфом. Николай Юрьевич, смачно клацнув защёлкой, вытащил из своего кожаного портфеля папку, подал её хозяину дома, и, без спросу, плюхнулся на диван.

— Поелику ждали мы Никиту Степаныча долгонько, перейдём к делу сразу, — провозгласил юрист. — Андрей Мироныч пока бумаготворчество моё изучит, а мы с вами, молодой человек, о погоде, что-ли, поговорим…

— Зачем же о погоде? — подал голос Мироныч, — о твоём сыне Вадиме можете поговорить, я быстро читаю.

Перемена в образе Голуба была настолько разительной, что я невольно отшатнулся: он вдруг будто сдулся вполовину, расплываясь некрасивым пятном. Со стороны было похоже, что с него, как с конфеты, сняли цветную обёртку, а под ней оказалось совсем не конфетное содержимое.

Того самодовольного Николая Юрьевича, каким я его помнил с детства не осталось вовсе. Вместо него передо мной и Миронычем на диване дрожал желатиновым телом толстяк с одышкой и лысиной, заранее готовый к истерике или к обмороку.

— Вадим? Что с Вадимом? Он жив? Никита, ты что-то знаешь о нём?

Вот-те, на! Ревнивец Вадим, оказывается, и есть тот самый сын Голуба, с которым Николай Юрьевич по молодости не виделся.

— Жив, в больнице только. Кажется, челюсть сломана и сотрясение мозга небольшое.

— То есть, как это, кажется?

— Мы с ним едва познакомиться успели. Не скажу, что к общему удовольствию. Немного пообщались, но без членовредительства обошлось.

— Но челюсть-то ему кто-то сломал?

— Милиция разбирается. Но не я — это точно.

— Немного же ты знаешь… А предположения есть?

Я начал закипать:

— Больница отсюда — километров пять пешком; за час и Вам без машины управиться можно. Вместо допроса, Николай Юрьевич, сами бы туда и наведались…

И тут нас перебил Мироныч:

— Всё, Николай, я дочитал. Ошибок нет. Озвучивай — и будем подписывать.

В течение пяти минут Николай Юрьевич ещё приходил в себя, затем с минуту откашливался и сморкался, что обычно свидетельствовало о каком-то торжественном моменте, а потом стал озвучивать документ. Прошло ещё несколько минут, прежде, чем за внушительным списком вещей и казённых определений, до меня дошло, что это — дарственные, а роль Голуба в данном деле оказалась нотариальной.

Андрей Миронович Сенчук дарил мне своё имущество. Всё и сразу. От меня требовалось только в регистрационную палату к указанному времени съездить, да документы на мотоцикл в МРЕО переделать, а чтобы до тех пор ко мне вопросов не возникло, была составлена генеральная доверенность по всем ключевым пунктам.

Выслушав нотариуса, расписавшись где положено и получив гербовые бумаги на руки, я привалился к дверному косяку.
До этого момента мне всё казалось, что, вот сейчас или через пару минут, кто-нибудь обязательно скажет: «А здорово мы тебя разыграли, правда?! Поверил же?» Но теперь стало совсем не до шуток: ощущение реальности происходящего запоздало сжало сердце, да так, что ни охнуть, ни вздохнуть.

В больнице, после подкроватной истории, мой лечащий врач сунул мне пузырёк с мелкими розовыми таблетками и свою визитку: «Никита, мне тут некоторые люди намекнули, что у тебя голова пошаливает — если будут рецидивы, прими две таблетки и сразу звони мне, понял?» Я тогда покивал, но про себя подумал: «Ага, как же, кролика подопытного нашёл!», и ни разу эту фармакологию не глотал. Может пора выпить да позвонить — забирайте дядя доктор, я тут крышею потёк.

Мироныч проводил Николая Юрьевича в комнату с обеденным столом, вернулся и, положив руку мне на плечо, сказал:

— Не изводи себя глупостями, Ник.

— Ни фига себе, глупости, дальше-то что делать, Андрей Миронович?

— А то, что и планировал — с Иванкой поговори без посторонних ушей, домой съезди, родным по-человечески объясни: где ты будешь, зачем и почему — и возвращайся. Только таблетки розовые пока не пей, с головой у тебя всё в порядке, выдержит. По себе знаю — это всё только поначалу тяжело укладываться будет.

— Вот как с Вами общаться-то? Сам себе думал, никого не было, а теперь выходит, что будто в голос орал все свои мысли — никакой тайны, никаких личных переживаний. Разве это честно?

— Никит, а не за тем ли ты приехал, чтобы о себе новое узнать, да ответы получить на вопросы, которые не то что мне — себе задать боишься? И, как ты думаешь, стал бы я первому встречному всё, что у меня есть, дарить, если бы его не рассмотрел до мелочи со всем пристрастием? Достаточно честно, или дальше продолжить? Идём чай пить, Иванка травяной заварила, а когда голова пройдёт — тогда и поговорим.

— Да не болит голова… Тут другое, стоит только расслабиться — на тебе сюрприз!

— Потом, Никита. Сначала чай, а там и беседа сама сложится. Пойдём, а то пропустишь, как Коля от своего потрясения чаю перепьёт и лопнет!

Я невольно дёрнулся, но посмотрев в глаза Мироныча понял, что тот шутит.

Нас встретили настороженные глаза Иванки и Олега. На столе, чуть отодвинутом от окна, стоял большой пузатый чайник в знакомый красный горошек. В комнате пахло летним утром, когда трава уже умыта холодной росой, но ещё не присыпана дорожной пылью.

— Ну, как, порядок? — осторожно поинтересовался Олег.

— Порядок, — вместо меня спокойно сказал Мироныч. — Теперь Никита единственный хозяин этого дома и всего, что к нему причитается.

Олег вылупился и, не мигая, смотрел на меня, как на пришельца. А Иванка, казалось, и не удивилась, только чуть-чуть погрустнела. Я обнял её за плечи, притянул к себе и прошептал на ушко: «Тебя можно будет украсть?» «Потом», — одними губами выдохнуло моё Счастье.

— Меня тут чаем обещали напоить, — бесцеремонно напомнил Николай Юрьевич, и мы наконец-то расселись вокруг стола.

Неловкое молчание достаточно скоро растворилось во вкусном напитке, умело собранном из лесного разнотравья; деланная развязность Николая Юрьевича, который всегда хорохорился в обществе красивых женщин уже не казалась неуместной, а мне вдруг остро захотелось, чтобы иванкино «потом» наступило поскорее.

Свет лампочки сквозь плетёный абажур падал на скатерть решетчато-спиральным узором, отчего через небольшое время начинало казаться, будто ты проваливаешься через портал в другую, совсем непривычную реальность. Разговор за столом стал походить на шум прибоя: басовито рокотал Олег; хрипловато шелестел, вторя ему, Николай Юрьевич, звенел в их шуме смех Иванки; один Мироныч, казалось, не участвовал в общем гаме, говоря только со мной. Даже смотреть в его сторону уже не было нужды — слова, сказанные им, будто сами находили мои уши.

— Замечал, Никита, мы отдыхать совсем разучились! Работаем много, на износ, а отдохнуть не получается. Знаешь, почему?

— Нет, как-то не задумывался. И почему же?

— Да, потому, что отдых и лень у нас — почитай одно и то же. А, ведь, чтобы хорошо отдохнуть от работы, достаточно любимым делом позаниматься: оно и не в тягость, как ежедневная рутина, и результат радует.

— То есть, усталость усталостью лечится, но от другой работы? Так, что ли?

— Не совсем. Тебе, к примеру, поездка на мотоцикле показалась работой или отдыхом?

— Отдыхом, наверное. Напомнила много, новые ощущения добавились…

— А как быть с тем, что байк, почитай, двести с гаком килограмм весит, да ветер его на бок положить норовит, когда подруливаешь на малых оборотах? Не тяжело рукам было, кости, ведь, только срослись?

— Да, нормально, что там держать-то? Развесовка правильная.

— Значит, и работа не в тягость, и отдохнул в дороге… Что и требовалось доказать.

— Выходит, на диване или в кресле любимом человек не отдыхает, а ленится?

— Именно, расслабленность помимо сна — это лень. А отдых — это выравнивание нагрузки на всё тело и разум, равномерное и постепенное.

— Ой, ли? По-моему, мышление и мышцы путать не надо бы…

— Ты в самом деле так считаешь, Никита? Заметил, у таких разных слов, как мышление и мышцы снова корень общий? Нагрузка мозга и нагрузка тела неразрывно связанные части одного процесса — жизни. Дальше давай сам, а то науки никакой не будет…

— Что-то Мироныч с Ником притаились, как партизаны за столом, — неожиданно рявкнул Николай Юрьевич. Ёлки зелёные, мы-то, похоже, беззвучно общались, одними мыслями…

— Нормально, не трогайте Никиту, — подал голос Олег. — Офигел парень малость. Я бы тоже от такого расклада в себя не скоро пришёл.

Иванка рассмеялась: 
- Да, ладно прибедняться-то, сосед, на твоей улице уже перевернулся грузовик с пряниками. Такую жену, как твоя Лена, поискать только. Потом участливо посмотрела на меня и улыбнулась: — Ник, с тобой всё в порядке?

И так хорошо вдруг стало: то ли от её улыбки, то ли от вопроса искреннего, как майская лазурь неба с ослепительно белыми облаками…

— Всё хорошо, Ивушка. Ещё чаю можно?

— Да, что ни говори, чудны дела твои, Господи! — начал было Николай Юрьевич, собираясь облечь свою мысль как-нибудь по-вычурнее. — Андрей Мироныч, дорогой, вот не моё это дело…

— Не твоё, Коля, а потому возьми пряничек, да посмакуй с чайком, — лукаво прищурился Мироныч.

И, ведь, подействовало! Голуб покорно закрыл источник мыслеизвержения пряником, а над столом повисла зыбкая сияющая тишина лесного вечера.

Зная характер Николая Юрьевича, можно было предположить, что общество неблагодарных слушателей скоро лишится своего выдающегося оратора. Обычно, как только Голуб умолкал, ему срочно нужно было покинуть компанию и умчаться по делу. Не прошло и десяти минут, как мои пророчества подтвердились и наш нотариус засобирался уходить.

Похоже, я становился прозорливее. Или это обучение у Мироныча стало незаметно приносить свои плоды.

Олег напросился к нему “прицепом”, Иванка свернула олеговой жене пряников на гостинец, да отсыпала травяного сбора в пакетик.

— Только завари чай, увидишь — подобреет Лена.

А я, потихоньку выяснил, что Голуба Мироныч озадачил бумагами ещё три дня назад, то есть в день нашего с ним «шапочного» знакомства на свадьбе. Поди ж ты, влёт просканировал со всем пристрастием!

Проводив джип с юристом и Олегом, мы вернулись к дому, Мироныч ушёл внутрь, а мы с Иванкой расположились на террасе возле входа. В суматохе событий уходящего дня, как-то, само собой, улеглось желание побунтовать против непонятной мне системы.
Голова так и не лопнула, более того, теперь я был, почти что, хозяином положения, поэтому захотелось спросить о самом главном и сразу. Я обнял Ивушку и, заглянув прямо в глаза сказал внезапно осипшим голосом:

— Иванка, замуж за меня пойдёшь?

В ушах гулко застучало, в кровь будто залили антифриз, тело стало ватным и непослушным. Иванна ответила просто:

— С чего ты взял? Нет, конечно!

И пока я, в очередной раз обалдевший от поворота событий успел проморгаться, проворно высвободилась и ушла в дом. Я поднялся было за ней, но слегка замешкался перед входом.

Да, что ж такое-то? Неужели всё это мне только показалось? Женщин вообще можно понять, или логика в этом процессе — вещь бесполезная?

Вдруг с треском распахнувшаяся входная дверь, ударила меня по лбу; я упал на террасу — и вместе с этим из сумеречной темноты раздался негромкий хлопок, а там, где мгновение назад была моя голова, взорвалась лампочка.

— Успели? Ну и славно. В дом его! — приказал кому-то голос Мироныча, и меня проворно потянули за руки и за ноги с террасы в дверной проём.

Последнее, что я запомнил, был колодец, куда я летел низ головой. Почти, как недавний портал от абажура, только мрачный, холодный и припахивающий плесенью.

Глава 11: Гармония пустоты